Письмо, а также свои дневники блокадного времени - самые главные реликвии Галины Никифоровны, на днях отметившей 100-летие. Как и медали "За оборону Ленинграда", "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.".
"Нет, не отдам ни в архивы, ни в музеи. Останутся в семье, а там - как распорядятся потомки", - говорит она, гладя пожелтевшие от времени листочки. И еще одна реликвия - баночка, в которой лежат маленькие плоские кусочки чего-то слипшегося, похожего на сено.
Поясняет: "Оладьи из лебеды и жмыха, жаренные на машинном масле на поверхности буржуйки. Пекла в 1942 году". Два таких маленьких "оладушка" она передала в Музей обороны и блокады Ленинграда - давно, когда он еще только открылся после войны. Несколько "оладушек" сохранились лишь потому, что, как объясняет блокадница, "лебеда горчит. И отец как раз принес что повкуснее: хряпу капустную, да еще крапивы мы набрали. Из крапивы хороший суп получался".
Дневник Галина начала вести с тринадцати лет.
Дневник в хорошем состоянии. Только почему на одной из страниц куска нет? И не оторван - вырезан?
Галина Гончукова: Стыдно стало за себя, шестнадцатилетнюю дуру. Уже после войны я кусочек вырезала. Слова там были, написанные в минуты отчаяния: "Все равно: немцы или наши, лишь бы все кончилось". Это март 1942.
И не только за это совестно.
За что еще?
Галина Гончукова: Мама, мама - моя боль. У нее ноги отказывали, еще до войны это началось. Спинной мозг плохо ногами управлял: нейропатия. Я уже после войны узнала, что отец с матерью договорились: мать будет есть только то, что по карточкам. Что дополнительно - только мне и папе. Я, глупая, и не догадывалась. Мама, Алевтина Ивановна, умерла в феврале 1942-го, умирала медленно. Сначала бредила, потом просто лежала и тяжело дышала (а отец тогда в командировке был). Мне страшно становилось от этого и сделать ничего не могу. Когда умерла - перенесли на кухню, там мороз был (мы отапливали только одну комнату буржуйкой). И когда уже карточки продуктовые следующие получили на нее, это недели через две, только тогда завернули в простыню и на саночках отвезли на пустырь. Пустыри многие были превращены в морги. Складывали горой тела, а потом машина забирала их и везла на кладбище. До марта, до новых карточек, лежала мамочка дома. Я уже в мирное время читала, что многие так делали. Но свербит до сих пор. А тогда я была бесчувственная какая-то. Не плакала. Голод - он чувства убивает.
Еще мы пару раз "дополнительную иждивенческую карточку" получали в домохозяйстве, у уполномоченной по карточкам. Все мамины скромные колечки к ней перекочевали.
И раз уж зашел разговор о еде, то еще спасло то, что отец работал в Леноблпотребсоюзе бухгалтером, и его направляли на проверки продуктовых лавок в область. Так он привезет то серых капустных листьев, то кишки бараньи со всем содержимым - из отходов.
Воду с Невы брали?
Галина Гончукова: С Малой Невки. На детские желтенькие саночки без спинки клали большой лист фанеры, и к фанере привязывали посуду, какая была в доме. Чайники, бидоны, кастрюли, ведро. Гранита на набережной не было, под откос скатывались. Над прорубью - наледь пригорком. Ложилась животом на пригорок и ковшом черпала воду. Наполню свои кастрюльки, а отец затаскивает санки наверх.
У Вас дома хранится фотоальбом "Город-воин", изданный в 1944 году. С дарственной надписью о награждении Вас за окончание на отлично 10 класса школы рабочей молодежи...
Галина Гончукова: Это в конце 1943-го на моем заводе N 186 открыли 9-й и 10-й классы. А пришла на завод я в 1942 году. На заводе "Радист" (в военное время завод N186), на который меня пристроил отец, делали полевые рации. Я была настолько слаба, что, когда пришла, просила, чтоб меня только не к станку, не устою, упаду. Тогда приписали к утильцеху подсобницей, дали рабочую карточку. В 1943-м полегче стало. Девчонки (и я в том числе) стали на танцы ходить. На вечера приглашали моряков с кораблей, которые на Неве стояли. Даже названия помню: крейсер "Вице-адмирал Дрозд", крейсер "Киров". Ходили мы, ходили, да только на всех девчат было два красивых платья из крепдешина. Надевали по очереди. Случались казусы: моряк знакомится с девушкой в крепдешине, приходит на следующие танцы, видит знакомый крепдешин, подходит - а в платье другая девушка.
После окончания школы рабочей молодежи можно было поступать в институт. Отец рекомендовал медицинский. Я - ни в какую. Подумала и решила - вернусь на завод инженером. Пошла на приборостроение.
9 Мая как отмечаете?
Галина Гончукова: Для меня главные праздники - прорыв и снятие блокады. Когда кольцо прорвали (18 января 1943-го), мы с девчонками залезли на площадку церковной колокольни. (Наш завод "Радист" был расположен в храме.) Забрались на верхотуру, прыгали, кричали "Ура!". Поняли, что теперь будем жить. А до этого на каждой странице дневника писала: "Только бы выжить". 9 мая 1945 года (я уже в институте училась) пошла в театр оперетты - на "Фиалку Монмартра". "Фиалкой" день запомнился, не торжественными речами. Пока были силы, на 9 мая ходила на Невский проспект.
Сейчас у меня главная задача - все-таки съездить на Серафимовское кладбище, где в братской могиле похоронена моя умершая от голода мамочка.
10-15 декабря 1941
"Всю неделю не учились из-за холодины в школе, а только являлись в школу часов в 12, выслушивали лекцию или митинг, съедали суп и отправлялись домой. Часто стою в ожидающих очередях в магазине, но еще ничего не получила. Мороз порядочный, ниже 20 градусов".
15-25 декабря 1941
"Можно уверенно сказать: дни, переживаемые сейчас нами в Ленинграде, тяжелее всех предыдущих. Люди умирают, как мухи. На улицах единственное движение транспорта, за исключением немногих грузовиков, это гробы на саночках, которые доезжают до кладбища, складываются там штабелями. В магазинах огромные ожидающие очереди, выстраивающиеся с 3, 4 часов ночи".
"Как немного надо человеку: узнала о том, что прибавили хлеба на карточку со 125 г до 200 г, играют по радио "Вальс цветов" из "Щелкунчика", и настроение перескочило на хорошее.
1-7 января 1942
"Самые лучшие минуты - это когда сидишь у горячей печки и читаешь, только читать нечего, библиотеки все закрыты...
С двух часов до семи стояли в очереди за обещанным обедом, то есть супом и блюдечком лапши. А вот котлет мне не досталось".
Март 1942
"Вчера окончательно закончила мамкины похоронные дела, сходила в ЗАГС, получив свидетельство о смерти и наслушавшись всяких ужасов. Смертность в Ленинграде не уменьшается. ... На сегодня умерло больше 2 миллионов человек. Нельзя описать нашу жизнь в эти месяцы, нельзя выразить словами все ее ужасы и нечеловеческие страдания!"